Дом с маяком: о мире, в котором каждый важен. История Лиды Мониава, рассказанная ей самой - Лида Мониава

при проявке два кадра удивительным образом наложились один на другой: и Наташа в больничной постели, и дорожка, уходящая вдаль.

Над Лидиным ноутбуком – целый иконостас: рядом с уходящей Наташей портрет строгой еврейской девочки Анны Франк. Лидина подружка Лиза Селиванова, которую боль доводила до мыслей о самоубийстве. Полина Гаврилова, которая мечтала о деревянном Буратино (и его ей, конечно, нашли, вот они на фото в обнимку). Катя Шуева: вдвоем с Лидой они заперлись в ванной, и Катя делится в темноте своими мечтами, одна из которых – увидеть Филиппа Киркорова. Даша Любицкая, одним штрихом нарисовавшая самый простой кораблик на свете, по сути – вытянутое зерно с парусом. Так лаконичны и внятны были, наверное, наскальные надписи. Лида до сих пор в бумажных письмах рядом со своим именем рисует кораблик Даши Любицкой… А вот слон мальчика по имени Равиль, картинка, о которой Лида рассказывает так: «Мы рисовали с детьми и дали им такое задание: ножницами разрезали на слова текст какого-то псалма и просили нарисовать каждое слово. Так вот, одному мусульманскому мальчику досталось “Бог дивно велик”, и он не знал, что изобразить. А мы тогда подсказали – нарисуй что-то большое. И он нарисовал слона…»

* * *

Лида признаётся, что ей до сих пор больше нравится общаться с детьми, чем со взрослыми: ей с ними интересно, общие игры, комфортная для нее среда. Но как говорить с родителями, волонтер Мониава не знала.

Про смерть в РДКБ говорить было не принято. Когда ребенка выписывали умирать, это становилось всем известной тайной, о которой шушукались по углам. Врачи не знали, как сказать о неизбежном, но не потому, что были бесчувственными, а потому, что не имели ни навыков, ни времени говорить на сложные темы и встречаться с эмоциями родителей. Сами родители не обсуждали это даже между собой – просто тишина повисала в отделении.

Один врач всегда говорил про детей «помер». Лиде казалось жестоким использовать такие слова. А потом она поняла: доктор настолько сильно переживает, что разговаривает с нарочитой грубостью, как будто защищаясь от собственных чувств.

При этом самым удивительным было то, что, похоронив детей и вернувшись после больницы домой, почти все родители говорили: несмотря на ужас, время в отделении онкогематологии было лучшим в их жизни. Многим не удавалось сохранить то ценное, что было у них во время болезни. Это сложно представить: то, что они переживали в больнице, и было, оказывается, настоящей жизнью: «В РДКБ все вокруг добрые, хорошие, обсуждают важные вещи, а потом ты возвращаешься в свою рутину, где друг друга не любят». И еще, вспоминает Лида, все говорили, что до болезни ребенка они даже не представляли, сколько добрых людей вокруг: «Странно, конечно, что надо заболеть, чтобы это узнать».

Сторонясь родителей и проводя время с детьми, Лида постоянно задавалась вопросом, почему дети страдают, болеют, почему уходят в муках. Она пыталась искать ответы в книгах. В церковной лавке храма Космы и Дамиана ей удалось найти две тонкие книжки о смерти. Одну из них, «Все так умирают?», написала мама Жени Кантонистовой, 27-летней москвички, жившей, как и Лида, в Москве на Чистых прудах и умершей от лейкемии в 1990-х.

Памяти Жени ее друг Павел Гринберг создал в 2002 году крупнейший петербургский фонд помощи онкобольным AdVita (в переводе с латыни – «ради жизни»). На Женином надгробном камне на Донском кладбище надпись – любимая Лидина цитата из Бродского: «Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде». Катя Марголис познакомит Лиду с мамой Жени, Натальей Семеновной Кантонистовой, и из ее рассказов, опыта личной потери, кажется, начнет пробиваться какое-то понимание, брезжить намек на ответ.

Наталья Семеновна показывает Лиде слова Бродского из книги Лосева: «Ушедшие оставляют нам часть себя, чтобы мы ее хранили, и нужно продолжать жить, чтобы и они продолжались. К чему, в конце концов, и сводится жизнь, осознаём мы это или нет. Мы – это они».

Отец Георгий Чистяков еще в 1995 году написал, что зло не надо понимать – с ним надо бороться: «Побеждать зло добром: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать». Эти слова становятся для Лиды прямым ответом на вопрос, почему страдают дети. А судьбы Виктора Франкла, Евгении Гинзбург и многих других подталкивают к тому, чтобы во всех ужасах и страданиях искать смысл – тот, благодаря которому может родиться что-то новое.

Для Лиды главное на этом пути – не потерять свое достоинство: «Если при этом ты сохранишь хоть капельку своего достоинства, то это поможет выжить. Не лишняя буханка хлеба, которую ты стырил, а ощущение себя человеком».

И Иосиф Бродский, любимый поэт отделения онкогематологии РДКБ, вторил Лидиным размышлениям и словам отца Георгия и Алексея Дидурова:

И хотя я горюю,

Что вот я не моряк,

И хотя я тоскую

О прекрасных морях,

И хоть горько прощаться

С кораблем дорогим,

Но я должен остаться

Там, где нужен другим.

Постепенно у Лиды находятся ответы на вопросы, четкое чувство принадлежности делу и даже план, родившийся из ощущения, что больные, умирающие дети – это ее личная проблема, с которой надо что-то делать.

Это ощущение появилось, когда Лида Мониава работала личной помощницей Гали Чаликовой – волонтера и директора фонда «Подари жизнь». Еще одного «суперважного» человека в жизни Лиды после Алексея Дидурова и отца Георгия Чистякова.

Галя и придумала это название – «Дом с маяком».

Часть вторая

Блуждающие огни

Глава 4. Маленький танк благотворительности

Мы всегда исходим из того, что один человек почти ничего не может сделать. Это чувство нашего всеобщего бессилия пред лицом очень мощной власти, очень больших сил, которым мы противостоим, это чувство растерянности. Но иногда являются люди, которые дают нам, слабым, силы выживать, такие люди, как ушедшие от нас Галя Чаликова и Вера Миллионщикова. Есть такое слово «человечность», она присуща всем людям, но в разной степени. У одного человечности хватает на то, чтобы любить маму, папу и детей. А другой способен распространить любовь на всех людей, которые в этом нуждаются. Такие потрясающие неисчерпаемые запасы были и в Гале, и в Вере, абсолютно неисчерпаемые. И у меня такое ощущение, что чем больше они тратились, тем больше прибывало у них этой невероятной силы – силы сострадания, сочувствия. Я думаю, что это и есть настоящие герои нашего времени. Именно они.

Людмила Улицкая

«Детский хоспис был мечтой двух великих женщин» – так написано под миниатюрными портретами двух